Отправлено: 07.11.07 20:44. Заголовок: Роман... Я помню его наизусть...

Автор эссе
Александр Файнберг

«Но верно, вспомню
на лету,
Как запылал Ташкент
в цвету,
Весь белым пламенем
объят,
Горяч, пахуч, замысловат,
Невероятен…»
Анна Ахматова


Ташкент. Уличный базарчик 1943 года. На нем не столько продают и покупают, сколько меняют. Беря буханку черного хлеба, изможденная женщина отдает мужской костюм. Чуть в стороне четырехлетняя девочка с любопытными глазами, держась за полу потертого халата своей молодой мамы, смотрит, как здоровенный парень открывает и закрывает серебряную крышку старинных часов с цепочкой. Солнечные зайчики от этой крышки пробегают по лицу девочки. А здоровяк подносит часы к своему уху. Тикают? Тикают. Он засовывает это сверкающее чудо в карман широченных брюк, а молодая женщина, прижав к груди каравай с ошметками соломы на черной корке, уводит четырехлетнюю дочь свою с базарчика. Вслед им глядит такой же четырехлетка. Это я. Что на что меняет моя мама мне не интересно. Я смотрю на уходящую девочку. Вот она, по прежнему держась за полу халата молодой женщины, сворачивает с улицы Жуковского на Топографическую. И пропадает.
Откуда мне тогда было знать, что неподалеку в ворота какого-то двора входили, неся бидоны с керосином, Фаина Георгиевна Раневская и Анна Андреевна Ахматова? Откуда мне было знать, как ночью при неверном свете коптящей потолок лампы читали они рукопись «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова?
Рукопись эту, как теперь известно, оставила Ахматовой вдова великого писателя – Елена Сергеевна, что жила до Анны Андреевны в этой комнате.
-Он гений, Фаина! –восклицала, перелистывая страницы, Ахматова. – Он – гений!
Вскоре она напишет посвящение Елене Сергеевне:
В этой горнице колдунья
До меня жила одна:
Тень ее еще видна
Накануне полнолунья,
Тень ее еще стоит
У высокого порога,
И уклончиво и строго
На меня она глядит…

То, что Елена Сергеевна – прообраз Маргариты, ни для кого уже не секрет. Что касается «колдуньи» - то эту тайну не разгадал еще никто, да, видимо, не разгадает. Ну чем объяснить, что ничуть не колебалось пламя свечей в ее московской квартире, когда она, обутая в золотопарчевые тапочки, открывала она двери настырным литературоведам? Сквозняк был, но пламя свечей горело ровно. Как объяснить, что огромный ее пес Булат в мгновение наступившего Нового года пролаял при свечах двенадцать раз?
В одной из триумфальных своих поездок по разным странам после выхода «Мастера и Маргариты», Елена Сергеевна встретилась с Эльзой Триоле, и та попросила ее передать Твардовскому книгу Арагона. Елена Сергеевна не была лично знакома с Твардовским и, вернувшись в Москву, позвонила в «Новый мир» своему приятелю – талантливому критику Владимиру Лакшину. Тот обещал связать ее с Твардовским.
И вот настал этот день. Лакшин позвонил Елене Сергеевне и сказал, что Александр Трифонович ждет ее.
-Так я буду, - сказала Булгакова
Лакшин положил трубку и глянул на часы. При лучшем раскладе, даже если Елена Сергеевна выйдет и сразу поймает такси, то в редакции она появится минут через сорок. Но не прошло и пятнадцати минут, как дверь распахнулась. Со стола Лакшина чуть не сдуло свежие гранки, что он вычитывал.
- Как? – изумился Лакшин.
- На метле, - весело ответила Булгакова.
Случай, как говаривал Валентин Катаев, не поддающийся анализу.
Вот эта «колдунья» и жила в Ташкенте. И хоть белый дом на улице Жуковского давно снесен, а булыжная мостовая уже десятки лет как покрыта асфальтом, каждый год в часы весеннего полнолуния слышится здесь шелест страниц бессмертного романа и легкие шаги Маргариты – Елены Сергеевны Булгаковой.
Права Ахматова. Невероятен Ташкент, невероятен. Проходил по этой улице и заведующий одной из кафедр Ташкентского института культуры, журналист, литературовед, исследующий жанр сатирического романа, и вообще веселый человек Август Вулис. Как-то он набрался смелости и заявился в Москве к Елене Сергеевне. Целью этого визита было получение рукописи романа «Мастер и Маргарита», чтобы попытаться опубликовать его.
-Это я должна спросить у Миши, - сказала Булгакова.
В следующий визит Вулиса она вручила ему рукопись.
-Миша разрешил.
Силы небесные! Как же она могла беседовать с Михаилом Булгаковым, покинувшим наш бренный мир, за четверть века до этой беседы? Но, как видно, могла.
Прочитав рукопись романа, Вулис окончательно решил – надо опубликовать этот шедевр! Однако, понимая, что время на дворе не то, и что одному ему не под силу совершить задуманное, он обратился к Симонову. Но Симонов не читал романа, и вяло отнесся к предложению Вулиса. Тогда тот издал книгу о жанре сатиры, в которой привел массу выдержек из романа Булгакова и подарил эту книгу автору бессмертного «Жди меня». Прочитав, Симонов тут же посетил Елену Сергеевну и получил рукопись «Мастера и Маргариты». Сознавая, что публикация такого произведения в тогдашнем литературном климате практически не осуществима, Симонов все же определил себя, как говорилось в ту пору «пожарником». И в результате, после всех официальных перипетий в 1966 году ноябрьский номер журнала «Москва» подарил нам первую часть романа и анонсировал вторую. Январь 1967 года явил миру вторую часть. Хитер был редактор «Москвы» товарищ Поповкин. Знал, что подписка с ходу подскочит за один месяц декабрь.
Но я не это ставлю во главу угла. Главное для меня то, что путь к публикации романа начался здесь, в родном, невероятном и фантасмагоричном Ташкенте. За несколько лет до публикации в журнале «Москва» в кафе центральной тогда гостиницы «Ташкент» Татьяна Сергеевна Есенина с утра до глубокого вечера читала молодым журналистам машинописную рукопись «Мастера и Маргариты». Мой друг, Юра Кружилин – царствие ему небесное – рассказывал, как они с Августом Вулисом провожали Татьяну Сергеевну домой на улицу Новомосковскую, и как необычаен был этот вечер. Казалось, вот-вот они увидят, как по лунной дороге восходят в небо Иешуа и Понтий Пилат, как медленно прошествуют мимо них и свернут на Пушкинскую котяра Бегемот с Коровьевым и Азазелло… Именно после этого ташкентского вечера Август Вулис и стал одержим желанием во что бы то ни стало пробить в печать, донести до людей бессмертное творение Михаила Булгакова.
И сегодня, как в те незабываемые годы, аура Ташкента хранит не только память о базарчиках тяжких военных лет, но и шелест машинописных страниц романа «Мастер и Маргарита».
Однако в 60-е было и другое. В ту пору окончания политической «оттепели» инструкции «о запрещенной литературе» Солженицына держали где-то на сороковом месте. Первое занимал текст Декларации прав человека. А вот о Булгакове там еще ничего не было сказано. И я, наивняк, примчался с двумя журналами «Москва» к главному редактору ведущего ташкентского издательства.
-Хотите себя обессмертить? – с порога спросил я. – Вот. Издайте отдельной книгой.
Но душа редактора не пожелала бессмертия. Правда, через несколько лет он похвастался тем, что добыл в Москве изданную книгу Булгакова, в которой был и роман «Мастер и Маргарита».
-А ведь Ташкент мог первым издать это, - сказал я, глядя ему в глаза.
-Ну… - странно улыбнулся редактор, и положив книгу в ящик стола, плотно задвинул его.
Потом, не глядя на меня, стал что-то искать в других ящичках. Что он там искал? Вчерашний день? Может быть. Но это уже были его личные трудности.
Мы, слава богу, другие. И не потому ли видятся нам другие небеса? В их необъятности, на неведомом перекрестке вселенной стоит в окружении вечерних деревьев дом. Мимо него течет ручей. И прогуливаются под руку вдоль ручья Мастер и Маргарита - Михаил и Елена Булгаковы. Галечник шуршит под их ногами. Слышатся спокойная речь и тихий смех. В окне дома горит свет. Он озаряет письменный стол, на котором разбросаны страницы еще никем не читаной рукописи. Лучи от этого окна падают и на землю. Сквозь немыслимые парсеки они бросают свой свет и на то место в Ташкенте, где на улице Жуковского стоял белый дом. Какую тайну хранят отсветы этих лучей? Кого они ищут? Тебя? Меня? Всех нас? Не знаю. Но что бы там ни было, да будут негасимы и вечны эти отсветы над моим любимым невероятным городом, откуда и начал свой путь к читателю один из невероятнейших романов двадцатого века.

 Отправлено: 08.11.07 00:30. Заголовок: :sm87: :sm1: ..

 Отправлено: 08.11.07 13:22. Заголовок: Alex Спасибо, Алекс..

Alex Спасибо, я не знала о связи "Мастера" с Ташкентом, очень интересно. Я тоже очень люблю эту книгу, и перечитывая, каждый раз нахожу что-то новое, созвучное сегодняшней мне, хотя, казалось бы, знаю практически наизусть

 Отправлено: 08.11.07 15:17. Заголовок: Август Вулис знал ег..

Август Вулис знал его наизусть!!
Честно говоря, не верится... Но источник сведенья настолько серьезный , что сомнений не остается.

 Отправлено: 08.11.07 16:55. Заголовок: Спасибо

Эх, Алька, спасибо тебе, друг. Знаешь, каким "запахом" старого духа в чувство привести и вытащить его из затяжного прыжка на землю))

Мне повезло в школе с классной-литератором, может, и наверное, я во многом обязан ей, что вообще пишу.
"Мастера и Маргариту" она нам читала после уроков именно из той "Москвы"..Это была любовь с первого слова как нож из подворотни...Потом ей чуть статью за антисоветщину не припаяли.Потому что были и Ахматова, и Цветаева ,и Пастернак,а я наивным ребёнком писал заступнечиские статьи в "Комсомолку..." Юмашеву;-) Сейчас смешно. В 14 лет мир еще не закрывается, мда...
Оттуда и ощущения очень сильные, пронзительные и очень чистые.

Много с ним связано, говорят, что в нем много мистики и кто с ним связан сильнее обычного, обязательно почувствует на собственной жизни какой-нибудь сюжетный экзерсис. Так было и со мной.

Было очень интересно услышать о Ташкенстком следе почти из первоисточника.

 Отправлено: 08.11.07 17:02. Заголовок: inki пишет: В 14 ле..

inki пишет:

цитата:

В 14 лет мир еще не закрывается, мда...

В четырнадцать лет я получила первый гонорар. За репортаж о школьной драке, и меня в комсомол не приняли. Правда, он умер буквально на следующий день. Я не виновата! Это не я!

Иinki пишет:

цитата:

обязательно почувствует на собственной жизни какой-нибудь сюжетный экзерсис.

Еще как....

 Отправлено: 08.11.07 17:15. Заголовок: Что может предложить..

Что может предложить Иван Бездомный, кроме плохих стихов, так и я, увы его подвиг не повторил, писать не перестал..

и милует Воланд

Незаметно пройти, не кометой, а солнечным ветром,
Не оставив пути ни следов, ни морщин, ни ответов.
Не отведав напитка, одиночества сладкая пытка…
Но упали цветы, Маргарита, Марго, маргаритка.

Никого не учить, лишь бродить лабиринтами истин,
Чтобы внутренний свет тихих образов жив был и истин.
И на стенах чертит афоризмами красный фломастер,
Да чуть слышны шаги мостовой: подмастерие – Мастер.

И пружинит виток, выпрямляя спирали дорогу.
Вороной завиток диалектикой чёрную тогу,
Наизнанку в молочный, и плачет оставленный город,
Где казнит человек, просит Ноцри и милует Воланд

 Отправлено: 08.11.07 23:09. Заголовок: Ини.... Ты Медведь....

Ини.... Ты Медведь...

 Отправлено: 26.11.07 21:31. Заголовок: Стихи дяди Сани

Веселая баллада

Голодный художник рисует жаркое.
И кисть, как шумовка, поет под рукою,
когда помидоры кармином он кроет
и сажею мажет горячий казан.
В картине под соусом мясо дымится.
Он краску на мясо кладет, как горчицу.
Пылает морковка, лучок серебрится.
И это приятно голодным глазам.

А сытый художник, скорбя и горюя,
белилами пишет пустые кастрюли.
И, с кремом жуя заварные рогули,
он старый сухарь на столе создает.
Рисует, стаканчик вина опрокинув,
забвения пыль на порожних графинах.
И кошка худющая смотрит с картины,
как жарится в кухне его антрекот.

Биограф и критик -две славных канальи -
их творческий путь изучив досконально,
явление это объявят нормальным,
искусство и жизнь гармонично спаяв.
и явится миру их вывод несложный,
Что личное в жизни художника ложно
что съедено, то воссоздать невозможно,

поэтому каждый по своему прав.

В апрельской грязи до колен увязая,
я эту балладу слагал на базаре.
На толпы веселыми глядя глазами,
стоял я, играя авоськой пустой.
А рядом вздымала свой кузов машина.
Биограф и критик грузили картины.
Скрипела и хлопала дверь магазина.
И пахло от луж настоящей весной.

 Отправлено: 13.12.07 07:11. Заголовок: Я сейчас перечитываю..

Я сейчас перечитываю письма Булгакова..... И еще глубже удивляюсь тому, как в таких условиях он все-таки сумел такое написать.... Или хохма про голый и голодный талант на самом деле не обобщение истин - а обязательное условие.
В такой травле родить свет о любви......Это уже не человек

 Отправлено: 13.12.07 08:30. Заголовок: inki пишет: Или хох..

inki пишет:

цитата:

Или хохма про голый и голодный талант на самом деле не обобщение истин - а обязательное условие.

Он сам признавал, что эта книга - единственное ради чего он родился и жил.

Знаешь. талант видимо от условий не зависит. Посади меня на голодный паек, что я выдам? Да ниче... Не условие это...

 Отправлено: 13.12.07 16:23. Заголовок: Alex пишет: Он сам ..

Alex пишет:

цитата:

Он сам признавал, что эта книга - единственное ради чего он родился и жил.

Я его очень хорошо понимаю......но скажу...всё-таки не только роман.
Не случись его последней Маргариты в жизни, которая любила не только человека, а именно Мастера..мы могли бы и не увидеть, ради чего он появился.

 Отправлено: 22.02.08 21:49. Заголовок: Там, далеко внизу, ..

Там, далеко внизу, пустой дорогой
шла лошадь меж кирпичными домами.
И вековые черные деревья
пред лошадью безмолвно расступались.
Измученная, тощая хромая,
она уже взошла на перекресток,
она уже туманом становилась,
когда я в сером пасмурном рассвете
увидел четко за ее спиною
два белых, в небо вскинутых крыла.


Это "Подкова"




Завтра весь текст наберу. Одно из самых любимых моих стихотворений.

 Отправлено: 23.02.08 10:30. Заголовок: Подкова Был час, ко..

Подкова

Был час, когда в компании ночной
по интересам гости разделились.
Два киноведа с модным режиссером
перед красоткой хищной состязались
В трактовке знаменитого Феллини.
Шумели три поэта на балконе
и, холода осеннего не чуя,
как прежде, выясняли отношенья
верлибра со стихом традиционным.
Склонившись над неприбранным столом,
прозаик с балериной пил за дружбу
и дольки апельсина клал ей в рот.
В углу хрипела Элла Фицджеральд.
Там желтый свет был приглушен интимно.
И рядом с антикварным канделябром,
танцуя тихо, двое целовались.

От спирта у меня першило в горле.
Я свой графин подальше отодвинул
и незаметно вышел в коридор.
О чем я думал? Да всего о том лишь,
как надоело заливать глаза,
чтоб ничего вокруг себя не видеть.
Шрам на губе до боли закусив,
я куртку сдернул с вешалки старинной.
Влез в рукава. Открыл большую дверь.
И в ночь шагнул, ни с кем не попрощавшись.
Я шел домой.

И осень подтверждала
мои отнюдь не радостные мысли.
Навстречу из тумана прорезались
углы домов и голые деревья,
холодные пустые перекрестки.
В их четких очертаниях была
такая, наконец-то, беспощадность,
которая бывает перед смертью.

«Веревки продают в хозмагазинах», -
подумал я. Но будто бы в ответ
вдруг прозвенело что-то на асфальте,
и я увидел старую подкову.
Она лежала, тускло отражая
холодный свет ночного фонаря.
Я усмехнулся. Надо ж. Повезло. Я отшвырнул ее носком ботинка
Подкова, звякнув, отлетела в темень.
Но так печален звук железа был,
так одинок, что сердце мое сжалось.
В пустой ночи промозглой и туманной
вдруг услыхал я, как издалека
по летнему аукнуло мне детство.
Аукнуло еще раз и пропало.

И странный ощутил я магнетизм
своей находки. Я над ней склонился.
Нелепая, на городском асфальте,
местами черной ржавчиной покрыта,
она была такою сиротливой,
была такою никому не нужной,
что даже показалась мне живой.
И, глядя на нее, мне захотелось
поверить снова в давнюю примету,
в наивное придуманное счастье.
Я поднял эту старую подкову
и пошагал к подъезду своему.
Быстрей, чем прежде, лифт меня вознес на мой этаж.
Я двери отворил.
Вошел в квартиру, не снимая куртки.
Из ящика взял молоток и гвозди,
вернулся и на корточки присев,
я накрепко подкову вбил в порог.
Лишь после с удивлением заметил,
что яркий свет горел по всей квартире.
Ведь уходил я в полдень. Почему ж
включен был свет?
А впрочем, что за дело?
Захлопнув дверь, я в комнату вернулся.
Свет погасил. На стул одежду скинул.
Упал в постель. И замертво уснул.

Но мертвым сном я спал совсем не долго.
Еще в окне стояла темень злая
и дождь ночной катился по стеклу,
когда проснулся я от стука в дверь.
Я голову приподнял над подушкой,
стук повторился.
Я вскочил с постели
и в темном коридоре свет включив,
Замком английским щелкнул.
Дверь открылась.
Тут мне в лицо неведомо откуда
пахнуло свежескошенной травой
и конским потом.
Два огромных глаза
смотрели на меня из темноты,
и нервные подрагивали ноздри.
Я ощутил под сердцем холодок.
На моей тесной лестничной площадке
стояла лошадь. Впалые бока
дышали с перебоями и тяжко.
Прилипла грива к шее исхудалой.
На животе, что был когда то белым,
сочились кровью раны от подпруг.
С трудом она держала на весу
истертое разбитое копыто.
И капли заоконного дождя,
спадая с челки, мимо глаз катились.

Не помню, как я в комнату прошел.
Меня всего трясло, как в лихорадке,
когда я плоскогубцы и стамеску
средь инструментов в ящике искал.
Мне страшно было к лошади вернуться.
Но возвратившись, замер я на месте:
площадка этажа была пуста.
Скрипела дверь открытая. А лошадь
уже внизу спускалась по ступеням.
Я быстро оглянулся на порог:
в том месте, где была моя подкова,
чернели только дыры от гвоздей.
Растерянно стоял я на площадке.
А лошадь вместе с ночью уходила
по полутемным лестничным пролетам,
и гулко в шахте лифта отдавались
Ее шаги…
Я глубоко вздохнул.
Я дверь закрыл.
Я в комнату вернулся.
В окне моем рассвет стоял осенний.
Сна не осталось ни в одном глазу.
Я чиркнул спичкой.
Дымом затянулся.
И удивился не тому, что было,
а что пропали мысли этой ночи.
Легко и ясно стало на душе.
Но что-то вдруг ударило под сердце.
Я бросился к холодному окну.

Ну да .. конечно…Так оно и есть…

Я пальцами вцепился в подоконник.

Там, далеко внизу, пустой дорогой
шла лошадь меж кирпичными домами.
И вековые черные деревья
пред лошадью безмолвно расступались.
Измученная, тощая хромая,
она уже взошла на перекресток,
она уже туманом становилась,
когда я в сером пасмурном рассвете
увидел четко за ее спиною
два белых, в небо вскинутых крыла.

 Отправлено: 25.02.08 10:14. Заголовок: А еще над лошадью - ..

А еще над лошадью - несколько солнц видно - похоже, что она недалеко или в самом Раю пасется. Цвет у нее красивый - серебряный.

 Отправлено: 26.02.08 21:13. Заголовок: Роби, это фонари ул..

Роби, это фонари уличные..

 Отправлено: 16.03.08 06:04. Заголовок: Что такое "Стихи..

Что такое "Стихи дяди Сани"? Алекс, я уже люблю дядю Саню.

 Отправлено: 16.03.08 06:43. Заголовок: Это значит , Стихи ..

Это значит , Стихи дяди Сани
Александра Файнберга, которого я нагло зову дядей.

 Отправлено: 16.03.08 15:10. Заголовок: Алекс, дай ссылку, и..

Алекс, дай ссылку, или еще чего, или просто напечатай их. Пожалуйста.

 Отправлено: 16.03.08 17:28. Заголовок: Народный поэт Узбекистана

Народный поэт Узбекистана Александр Файнберг

Здесь ссылки на его публикации в сети:
http://a4fainberg.narod.ru/about.html

 Отправлено: 16.03.08 19:20. Заголовок: Роби , спасибо! Да м..

Роби , спасибо!
Да можно просто набрать в поисковике Александр Файнберг и выпадет куча линков.

 Отправлено: 21.07.08 09:00. Заголовок: ИЗАБЕЛЛА - Любимый..

ИЗАБЕЛЛА

- Любимый мой…
- Любимая моя…

По улице, монистами звеня,
цыганка бродит, чёрная змея.
Звучат из окон пьяные гитары.
В проулках по-над зеленью оград
лучится изабелла-виноград.
И две души гуляют наугад.
И винный дух витает над кварталом.


- Любимая моя…
- Любимый мой…

Подвал прохладой дышит земляной.
Но устлан пол кошмою шерстяной.
И в нише золотой свеча пылает.
А юных губ вишнёвая смола
околдовала и с ума свела.
- Гореть, - сказала, - так гореть дотла.
И вспыхнуло божественное пламя.


- Любимый мой…
- Любимая моя…

Там, наверху, в цветах лежит земля.
На чьей-то свадьбе, трубками дымя,
играют на цимбалах молдаване.
Но их не слышат ни она, ни он.
Здесь тайна слёз и счастья тихий стон.
Колоколов нездешний перезвон.
Седьмые небеса стоят в подвале.


- Любимая моя…
- Любимый мой…

Снежок летит над праздничной Москвой.
На площади - водоворот людской.
Текут вдоль мавзолея демонстранты.
Держа детей испанских на плечах,
они "Ура!" правителям кричат.
Но отчего-то всё же по ночам
на Спасской всё тревожней бьют куранты.


- Любимый мой…
- Любимая моя…

Лежит в руинах польская земля.
Европу оплели концлагеря.
В ночи поют летучие сирены.
А здесь, в подвале - стол да полка книг
хранят благословенный сон двоих.
И над кошмою осеняет их
жасмина дым и облако сирени.


- Любимая моя…
- Любимый мой…

Стал на колени муж перед женой.
Целует край рубашечки льняной,
за светлый дар благодаря планиду.
В сыром подвале на краю страны,
не зная ни проклятий, ни вины,
им сын явился за ночь до войны
под вечно золотой звездой Давида.


- Любимый мой…
- Любимая моя…

Ещё тихи днестровские края.
Но вновь цыганка - чёрная змея,
С утра напившись, горе всем гадает.
Ещё летают аисты окрест.
Ещё светлы одежды у невест.
Но есть граница. На границе - Брест.
Над ним зарницы. Плачь, моя родная.


- Любимая моя…
- Любимый мой…

Обняться бы с отцовскою землёй.
Но землю эту, лязгая бронёй,
уже терзают танковые рыла.
Прожить бы век свой, неба не кляня.
Не знать бы ни Рейхстага, ни Кремля.
Но в небе, громыхая и ревя,
сам бог войны кресты несёт на крыльях.


- Любимый мой…
- Любимая моя…

В грязи осенней тонет колея.
Играет Вагнер. Над толпой паря,
валькирии врагу поют победу.
И к Богу вскинув чёрный свой кадык,
кричит цыганка. Но под этот крик
корябает стальной солдатский штык
звезду Давида на воротах гетто.


- Любимая моя…
- Любимый мой…

Прикладом - в спину. Лай сторожевой.
Вокзала копоть. Колокола бой.
- Молчи, молчи. Не говори ни слова.
В прощальном небе - стаи воронья.
- Я твой навеки.
- Я навек твоя.
Но хрюкнула арийская свинья.
И на вагонах лязгнули засовы.


- Любимый мой…
- Любимая моя…

Дивись, цыганка, чёрная змея.
Хоть разлучают всех концлагеря,
но эти двое выпали из правил.
Там, у печей, где смертная зола,
она его, живого, обняла.
- Гореть, - сказала, - так гореть дотла.
И вспыхнуло божественное пламя.


- Любимая моя…
- Любимый мой…

Блажен виновный не своей виной.
Так для чего ж роптать перед судьбой?
- Молчи, молчи. Не говори ни слова.
С чужой земли, не глядя больше вниз,
в свою родную улетая высь,
два дыма в небесах переплелись,
чтоб никогда не разлучаться снова.


- Любимый мой…
- Любимая моя…

Поклон тебе, молдавская семья.
Четыре года страх в сердцах тая,
ты укрывала мальчика-еврея.
Спасённый от петли и от свинца,
он вырос. Но с отвагою истца,
чтоб есть и пить за мать и за отца,
он двинул к берегам златого Рейна.


- Любимая моя…
- Любимый мой…

Бог с нею - с этой сытою страной.
Бог с ней с её повинной головой,
с её богатством и её гордыней.
Она, как Феникс, встала из руин.
Прекрасны Франкфурт, Гамбург и Берлин.
Но посмотри на это небо, сын.
Ты видишь два качающихся дыма?

Ты слышишь над собой колокола?
Жил на земле отец, и мать жила.
Так для кого ж хранит она - зола -
ту память, что святою именуем?
Но сын и головы не повернул.
К столу поближе он придвинул стул.
С усмешкой "Изабеллу" отхлебнул
и вилку ткнул в свиную отбивную.


- Любимый мой…
- Любимая моя…