Подарок от Бенгальского Тигра Людям-облакам от человека-горы
С теплом и любовью…
В воздухе зависла дерзкая змейка дыма. Запахло серой, бенгальскими тиграми и огнями. Шагрень ночного неба искрилась собирая светлячки городов.
Они сидели на дежурном облаке, привязанном к шпилю Эйфелевой башни, болтали ногами и баловались тем, чего нет у богов…
- Я…
- Я знаю, - вниз полетела белая невесомость истин, и воздух поплыл серебристыми кругами мерцающего света. Херувим и Санта-Вишня смешивали снег и тополиный пух, выпуская пену дней на землю.
Каменная улыбка Триумфальной арки, как всегда подглядывала и слушала этот молчаливый разговор. Она сохранит его для декабря в строжайшей тайне от себя.
- Сегодня - наследный день. Можно наследить или оставить следы в покое. Это великое отступление Времени Клюквы и призыв Настоящего. Если всё неправильно рассчитано, должно получиться, - Санта Вишня потёр руки и зажёг контур над облаком, рисуя гало бабочки .
- Разве это праздник?…Дайте мне запятую и три грамма сумасшествия и я покажу на два щелчка , что это фикция и обман внутреннего зрения. Главного руками не напишешь. Только настоящий Король делает свиту, поэтому он всегда голый. Последнюю рубашку отдаст. Разве искусственный свет на убитых ёлках может дарить радость. Радость и праздник…это то, что остаётся потом, когда уже дождались, и всё равно, продолжают ждать. Солнечный зайчик не повесишь на ёлку. Но его можно придумать. А эти гирлянды. Даже рядом с «Наполеоном». Чего можно ждать от этого? Ну, кроме рассола, конечно…- Херувим слепил из пуха и снега маленький колобок и забросил его на Елисейские поля. Шарик покатился, оставляя за собой бикфордову паутинку серебристой нитки. Докатившись до Монмартра, клубок взорвался шутихой. В небе вспыхнула сверхстарая зелёная звезда. Немного поморгав, она грустно обронила - «еще не готово» и потухла.
- Ты, конечно передёргиваешь, как любой джокер, но, где-то прав. Сегодня опять играешь маленьким? Думаешь, получится?
- Если я буду думать, всё провалится. Пробуй ты. Помогай. Вчера в магазине я оглох от поскрипывания мозгов покупателей. В инсайте, когда отдавили третье ухо, показалось, что праздники ещё тогда придумали хитрые шумеры. Сразу после денег и алфавита, креативным заместителем Молоха. Новогодний грипп – торговый пиар и бренд - лучшее – бред хорошего. Андерсен его бери, привили осколки кривого зеркала, и каждый жмёт не слезу, а окулиста для втирания очков. А ведь, начало было не там….- Херувим закатил глаза, и облако качнулось влево, медленно поворачиваясь вокруг золотой минуты.
- Принц, а так хочется настоящего праздника…- маленькое реактивное облачко волчком полетело к уснувшей звезде, через пять слов вернулось обратно и последним оборотом вокруг себя выплеснуло на башню ветреную серебрянку.
- Бурятский лама Тибету принц. Меня назвали Санта, если Вишня для тебя слишком много. Когда я был Хари-Вишней, ты не ленился, Херувим. Это не башня, а я не Эйфель. Это укол в небо, прививка от земного столбняка. Видишь, как горит по окнам праздник. И кажется, улицы танцуют . Две шутки – и все упадет и кончится.Праздник умрет как приговоренный к пожизненной радости. Останется Настоящее. Хочешь?! Ты только захоти. Или захочь. Или Хотей…Помнишь, этого забавного толстяка из слоновой кости? Хочешь..Но опять не скажешь. Эх, твоя робость – моя нежность, наша нужность на их сложность.
Смотри вниз… Я начинаю шалить..
Через минуту по городу пополз непроницаемый плащ тьмы. И только два окошка по разным окраинам соединялись тонкой линией света, разрезая город на части.
За одним окном – маленький мальчик, пытаясь отдышать подсохший водяной фломастер, мастерил новогоднюю открытку. Рядом были разбросаны звёзды из фольги, лоскутки цветных обрывков бумаги, серебристого дождя и конфетти. Фломастеры как солдатики придавали беспорядку мягкое ощущение непреходящей радости вдохновения и внутреннее ожидание добра на сторону. Так бывает, когда о ком-то думаешь через себя, но для него . А потом и через него, но для других остальных, кто возле него дороже чем без. Даже не узнаванием. Касательностью – свои.Тонкие.
Ребёнок творил вытворяя.
Второе окно смотрело в мир…
На двери горел нарисованный очаг. Раненный лист бумаги скомканным шариком лежал на полу. Горели свечи, лампа настоятельница. Отражённо переливалась елочная мишура, беспорядочно разбросанная по полу. Чашки с недопитыми чаем и кофе глухо и мерно перестукивались от случайных прикосновений руки по дороге к пробелу. Две мыши на протертом коврике спорили – чьё колесо прокрутки начнет следующую страницу.
Короткое имя двух согласившихся гласных, похожее на звук серебряного дождя на осенней крыше , каталось на язычке пламени и речи. Там ему было любо. Иногда оно отвлекалось на молоко экранной страницы. Там ему было дома.
«Только глупцы и мудрецы называют вещи своими именами» - эта фраза повисла в воздухе золотой арабской вязью, и, загоревшись от вчерашнего бенгальского тигра, оставила лёгкую дымку нагуали. Он отыскал место слабости и продолжил переименование мира. Наконец-то упала рифма. Она потерла ушибленный бок и отскочила от клавиш, поцеловав кончики пальцев, робко и быстро, чтобы не увидели мыши.
- Вот и строчка его помогла.Чего нет у богов… Как хорошо, что я человек, - летела волна к Эйфелевой башне и ретро танго транслировалось на все радиоточки земли.
Чернила ночи спрутом окутывали города. Планета чернела. Санта Вишня подрисовал кота пролетавшей мимо улыбке.
- А я всего навсего превратил вино в воду и выключил телевизоры…Чтобы осталось Настоящее. Бескорыстная радость от тихой мысли о том, что …одно слово или имя только уже и может стать праздником , если, есть куда лететь…Бескорыстие…романтическое бескоростие..бес скорости..стих..полетели дальше, Херувим , отвязывай облако. Если он захочет – всё получится. Наше чёрное гало для белого дела сделано.
Эйфелева башня потухла, но зажглась зелёная звездочка и двое, растворившись в воздухе, невидимыми полетели к ней, оставляя за собой обрывки фраз.Сверху земля была похожа на елочный шар, окутанный серебристой паутинкой как колыбелью. Она неслась по траектории веками проторенной Торой и старыми верами. Жаль, что она не могла видеть со стороны, что вся её историческая тень и тяжесть сейчас держится на этих тончайших паутинках, окутавших мир романтикой бескорыстной шампанской веры шаманов огня. Немного сумасшедшей, вечно нервной и беспокойной, искрящей, но настоящей: не в бога, не в чёрта, не в справедливость и добро, не в гадание на вишнёвой косточке, наконец. Самой трудной и важной, вере в человека.
Человек, переименовавший окно в зеркало, вышел на улицу и удивился замершему в неположенном времени городу. Подумал о нем тепло и…вернул праздник. Таким, каким его знают другие. Потому что он был счастлив, ему опять удалось рассказать о невидимой красоте непостижимого. Отразить мир неповторимой печатью слов. Осы знаний превращались в медоносных пчёл. Оставалось дождаться первых цветов тонкорунной сакуры.
Стаканный праздник никогда не повторит того, что происходит неведомо и мимо глаз. Настоящее счастье не заливается изнутри, а проливается на других летним дождём подковами радуг.
Человек потёр руки. Он подумал о празднике, вернувшемся на круги обычного. Не хуже не лучше, просто другие. Рядом что-то засвистело в воздухе и упало под ноги. Это была пробка от шампанского. Он повертел её в руках, понюхал, опустил веки и увидел землю глазами зелёной звезды.
Это был маленький ёлочный шарик. Он положил его в карман, вспоминая детство и то чувство, которое остаётся при замирании от шороха подарков. Где-то раздавалась грустная ненаписанная песня Эллы Фитцджеральд. Блюз северного сияния.
Шёл тихий снег. Он подставил ладонь и долго смотрел, как среди тающих снежинок грустит белая точка. Семечка тополя. Слеза упала на ладонь, и пух растаял.
Человек улыбнулся и вернулся к мышам и пробелу. Мир крепко спал в его кармане. А наивный возвращенный праздник пеленал фантомного двойника Земли под сумасшедшие Куранты. И никто никогда не узнает, внебрачным плодом чьего воображения на этот раз они пробьют только одиннадцать раз. А на двенадцатом запоют соловьём и отпустят его на Запад.
Круги воздуха медленно обнимали орбиту. Из динамиков искусственных елок в каждом доме по стенкам бокалов отскакивали обрывки слегка сумасшедшего диалога .
- Я…
- Я знаю…Верю.. Назови очень тихо по имени. Не спугни ночное солнце. Тигр согласился, он подождёт еще 12 лет. Год Дождя переходит в собачьи лапы. До Года Собаки остаются сутки. Успеешь долететь?
- Если дашь мне поносить свое чувство юмора.
- Бескоростие…
Тонкая серебристая нитка разделила мир на «до» и «после» полуночи. Старое и новое время встретились и обнялись. Мир мирно похрапывал возле добрых собачьих лап.
Во сне она обращалась ко всем собакам мира, поздравляя их с Отступающим годом Коровы! …
Где-то летело поющее облако, уколовшее небо вакциной против смысла. Вера тоньше воздуха, но горы к ней прислушивались как старая собака к знакомым шагам у двери, которая всегда приоткрыта, даже если её нет.
Новый вошёл незаметно и тихо, улыбнулся, увидев несколько набитых слов и многоточие.
Новая история шумеров…
Человек спал, ему снилось новое время. Оно было похоже на серебристое облако на парашюте. На белом листе лежало маленькое колечко дыма. Подарок от Бенгальского Тигра.